Автор : Chrono

Конец спектакля, начало жизни.

–Холодно… – и впрямь, снежинки, муштруемые мощными порывами ледяного ветра, со всего маху долбили по замёрзшему окну, которое исполняло роль открытого занавеса перед пустующей улицей. Тусклый свет фонарей в такие вечера, кажется, мог бы быть полезен не разве что призракам, поскольку в такую погоду даже собаки – и те предпочитают потерпеть или, в крайнем случае, немножко приукрасить хозяевам ковры, лишь бы не высовывать и носа наружу. Уже и стены, думалось, чуть не стонали от холода, но тёмное небо было беспощадно. Оно всё сыпало и сыпало злосчастные снежинки, а ветер, видимо, считал должным тут же подхватывать их и нести незнамо куда.

–Ни черта не греет… – с огромной досадой вздохнула девушка, в очередной раз убедившись, что температура батареи вряд ли намного выше, чем температура кипения аммиака. И снова окно. И снова бумага заскрипела под давлением гелиевой ручки, с переменным успехом выводившей на ней букву за буквой. В перчатках, да ещё и трясущейся рукой, писать не слишком легко. Но работа шла, курсовая продвигалась под неповторимый ритм не совсем попадавших друг на друга зубов и как бы аккомпанирующей им в корень обленившейся стрелке часов. Казалось, это никогда не кончится. Этот пронизывающий насквозь мороз, эти нескончаемые буквы, обречённые быть никому не нужными и, соответственно, забытыми... Всё это – чьё-то наглое издевательство, абсурдная пытка.

Она прекрасно понимала это, но у неё не было другого выбора, кроме как час за часом сидеть и царапать бумагу обледеневшим кончиком ручки. Время шло, ветер всё не утихал, листы заполнялись… Рука, казалось, научилась выводить эти каракули сама по себе, в то время как взгляд её хозяйки то и дело устремлялся куда-то в непонятную даль, за время, за пространство, за всю эту чёртову бессмыслицу. В такие моменты пустота в её глазах заполнялась расплывчатым, но неимоверно нежным светом маленькой звёздочки, которую только она могла видеть в этом недостижимом хаосе.

Она всегда любила эту звезду больше всего на свете, всегда стремилась к ней, хотя и знала, что ей не под силу приблизиться к ней даже на миллиметр. Она была беспомощна в борьбе против сил той далёкой Вселенной, которые без устали вышибали её прочь от этого светила. Она терпела поражение всякий раз, когда пыталась спасти этот комок света от окружающей его тьмы, и ей ничего не оставалось, кроме как тихо шептать в надежде, что звезда услышит и откликнется на её зов.

Но светило не разделяло её любви. А если и разделяло, то ответ вполне мог просто потеряться в кипах ледышкой исчерченной макулатуры. В итоге любовь эта была безнадёжно безответна и непонятна ни ей самой, ни её возлюбленной звезде - никому. С детства все только и делали, что отправляли её к психиатру на очередной осмотр, чтобы больше не вышёптывала всякую ахинею. Но даже после всех этих бесчисленных консультаций её взгляд неумолимо продолжал устремляться туда, куда больше никто не мог посмотреть. И она по-прежнему оставалась одна, непонятая, невыслушанная, уставшая… Заснувшая буквально на последней строчке своей курсовой…

Несколько часов пролетело как пять минут. И тут соизволил рявкнуть будильник, за что тотчас же был отблагодарён мощным ударом, восстановившим мир, покой и, главное – тишину. Проспать сдачу курсовой, однако, мало кто желает, так что пришлось приложить энное количество усилий на то, чтобы открыть глаза и обнаружить себя в ванной. Холодная вода, с которой лицо тотчас же встретилось в очередной раз, однако, не оказала должного эффекта, и в результате обстановку ванной незаметно сменила грязная автобусная остановка, одно из тех мест, где тишина и покой не менее недостижимы, чем несбыточные мечты. Рёв машин, море какую-то чушь декламировавших ораторов и плач ребёнка, по-видимому, уставшего от всего этого бардака – всё это сливалось в один безумный шум. А машинам всё не было конца, люди всё шли, всё орали – и все они явно куда-то спешили. На самом деле, чёрт знает, куда…

И вдруг сквозь это сумасшествие в её голову пробился незнакомый, но поразительно чёткий мужской голос:

–Извините… Может быть, вы знаете, который час?

–Половина седьмого, – пробубнила она недовольным, сонным голосом, подняла глаза и увидела перед собой довольно порядочного молодого человека, который, правда, почему-то с улыбкой на лице смотрел на неё странноватым взглядом. На секунду ей показалось, что в этом взгляде есть что-то загадочное. Но какие, к чёрту, загадки, когда голову переполняют мысли о тёплой постели и о непоколебимой тишине, вечно разрушаемые этой идиотской улицей, к тому же за ночь усыпанной неприятным, тёмным от грязи снегом. В какой-то момент ей даже захотелось послать всё это куда подальше и заорать на весь квартал, на весь город, на всю планету…

И тут, с большим трудом в очередной раз приоткрыв глаза, среди этой серости она заметила маленькое розовое пятно. Приглядевшись, однако, она заметила, что это всего-то медленно падающая бумажка. Подхватываемая порывами ветра, она всё летела и летела, чтобы рано или поздно быть разодранной под колёсами мчащихся машин и под ногами тучи прохожих. Единственный источник спокойствия – и тот был так хрупок и беззащитен, что рука невольно вытянулась вперёд и каким-то чудом остановила его полёт, а ветер, видимо, разочарованный тем, что ему не дали вдоволь позабавиться, притих так, будто его и не было.

–Простите, ради Бога, – послышался уже знакомый мужской голос. – Виноват… Выронил. Ради Бога… Если вам не трудно… Выкиньте этот мусор, пожалуйста… Вам всего руку протянуть.

И впрямь, совсем рядом бездельничало мусорное ведро, такое же пугающе серое, как и всё вокруг. Рука совсем ошалела, и чуть было не откинулась назад от этого вонючего сторожа остановки. Но тут, к великому её счастью, наконец прикатил автобус. Несколько шагов, глухой звук закрывающихся дверей – и она, спасённая от серого маньяка, оказалась в на удивление чистом автобусе, целая и невредимая.

–Знаете,… – до ушей опять долетел спокойный, размеренный голос всё того же загадочного парня, который, в силу своей мистической сущности, неким образом снова оказался рядом, – …эта звезда… Она жестока. Она не ответит… не отвечает… и мне.

В голове всё так перемешалось, что вокруг словно воцарилось молчание. Такое, какое в жизни не хотелось бы нарушить. В глазах понемногу исчезли недоделанные краски безумного мира, ослеплённые светом того самого недостижимого небесного тела. «Только бы оно не погасло, только бы светило вечно…» - подумала она и забылась, отдавшись своей любви, глядя на прилипшую к руке розовую бумажку с какими-то непонятными цифрами.

В мир хаоса её вернули убогие стены университета, полупустая аудитория, море исписанной ею же бумаги и грубый голос профессора:

–Да вы меня слушаете вообще, уважаемая?!

Нет, она до сих пор ничего не слышала и ничего слышать не хотела. Однако, рот её приоткрылся – и ответы стали вылетать из него сами собой. Профессор притих, скованный нагло ворвавшимся в аудиторию игривым солнечным зайчиком, замечательно проиллюстрировавшим рассказы забывшейся студентки.

Всего один миг – и стены рухнули, оставив перед её глазами всё ту же улицу, ту же остановку, уже покинутую своим серым стражем и блестевшую под ласковыми лучами солнца. Серость, видимо, испугалась такого заманчивого света, и никто больше никуда не спешил, словно бы все любовались ответом её звезды, словно бы все вдруг поняли, насколько она реальна, насколько – неповторима. А девушка, не проронив ни слова, вновь подумала: «Вот бы так было вечно…», и её рука, на сей раз чудесным образом послушавшись хозяйки, не торопясь достала мобильный и набрала заветные, спасённые ею же цифры.

Курсовая сдана.

20-05-2010